Катакомбы (Волны Черного моря - 4) - Катаев Валентин Петрович (читать полную версию книги .TXT) 📗
- Слушайте, вы себе не можете представить, до чего я рад вас видеть! наивно воскликнул Петр Васильевич.
- И я тоже, - сердечно ответил Дружинин и вдруг грустно улыбнулся: Так как вы говорите? Шабо, Аккерман, Будаки?.. Страна вашего детства?
- Копченая скумбрия, - прибавил Петр Васильевич печально.
- Вот тебе и копченая скумбрия! - сказал Дружинин.
- Н-да... Покатались на моторной лодке. Погуляли. Ничего себе! Кстати, где же теперь находится ваша прелестная дочурка? Лидочка, кажется?
- Галочка. Я ее отправил самолетом обратно в Харьков, как только все это началось. А где она в данный момент, просто не представляю. Очень беспокоюсь. А ваш Петя?
- Я его тоже успел отправить в Москву.
- Шустрый малый. Одно слово - вице-президент!
И они оба замолчали, задумались...
- Стало быть, уточним обстоятельства, - мягко сказал Дружинин, меняя тему. - Простите, вы член партии?
- Нет, я беспартийный, - сказал Петр Васильевич, почему-то слегка краснея. - Но, я думаю, это не имеет никакого значения?
- Конечно, конечно. Я просто уточняю. Мы сейчас все большевики партийные и непартийные. Не так ли? Насколько я вас понял, вы командир Красной Армии?
- Да. Командир батареи. Мне полагалась броня, но я...
- Это понятно.
Дружинин замолчал и молчал довольно долго, видимо что-то обдумывая.
- Петр Васильевич, - наконец сказал он, - нас столкнула судьба... вы сами видите, при каких обстоятельствах. Надеюсь, для вас ясно, что я выполняю определенное боевое задание. Вам не надо объяснять какое. Это задание партии и правительства. Государственное задание.
- Нахожусь в полном вашем распоряжении, - сказал Петр Васильевич.
- Я так и думал.
Дружинин протянул руку, и они обменялись быстрым крепким рукопожатием.
Разговаривая, Дружинин продолжал что-то записывать в блокнот.
- Между прочим, - сказал Петр Васильевич, - когда я блуждал по Парку культуры и отдыха имени Шевченко, то наскочил на какую-то тяжелую батарею. Может быть, вам это будет полезно?
- Сколько вы там насчитали орудий? - быстро спросил Дружинин.
- Четыре.
- Калибр?
- По-моему, стосорокапятимиллиметровые.
- Дальнобойные?
- Да, дальнобойные.
- Они их уже установили?
- Они их устанавливали: рыли огневую позицию.
- Фронтом куда? В море?
- Фронтом в море.
- А может быть, не в море?
Петр Васильевич задумался:
- Нет, по-моему, фронтом в море.
Дружинин поморщился и резко сказал:
- По-вашему!.. Нам важно установить не как "по-вашему", а как на самом деле.
Дружинин вдруг спохватился, что сделал слишком резкое замечание немолодому, хорошему и, в сущности, малознакомому ему человеку. Он густо покраснел и сказал:
- Пожалуйста, извините. Я слишком увлекся работой. Кроме того, я уже три ночи не спал. А эта дальнобойная батарея, которую вы обнаружили, очень показательный факт. Если они ее устанавливают как береговую, то, значит, они боятся десанта, и это необходимо отметить.
- Они ее устанавливают фронтом в море, - твердо сказал Петр Васильевич.
- Спасибо.
Дружинин быстро записал в блокнот несколько слов.
- И еще, - сказал он торопливо, - когда вы добирались из Будак в Одессу, вы ехали по какому маршруту?
- На Аккерман.
- А из Аккермана?
- Из Аккермана через Днестровский лиман.
- На Беляевку или на Овидиополь?
- На Овидиополь.
- Как вы переправлялись? На пароме?
- Зачем на пароме? Там они навели превосходный понтонный мост. Мужиков, которые везут продукты на одесский рынок, они пропускают вместе с войсками через понтонный мост.
- Это замечательно! Это просто замечательно! - забормотал Дружинин, потирая руки. - Два очень ценных факта. Во-первых, по-видимому, крестьяне неохотно везут продукты на рынок, а во-вторых, новый понтонный мост между Аккерманом и Овидиополем.
Дружинин достал трехверстку, засунутую под автомобильное сиденье, и углубился в ее изучение. Изучая карту, складывая и раскладывая, он машинально упирался карандашом в переносицу. Карандаш был химический, и скоро на переносице Дружинина образовался лиловый след. Иногда Дружинин сверялся с записями в блокноте. Иногда он подымал глаза вверх, как бы что-то припоминая, и беззвучно шевелил обветренными губами.
Он работал. Но смысла и значения этой работы Петр Васильевич никак не мог понять.
- Миша, - сказал Дружинин, не отрываясь от блокнота, - нам еще не время выходить в эфир? На моих девятнадцать пятьдесят три.
- Не, - сказал Миша, зевая. - Ваши на три минуты вперед. У меня ровно девятнадцать пятьдесят. По институту имени Штернберга. Точно.
- Ты все-таки пошарь. Может быть, что-нибудь новенькое.
- Вряд ли. Я сегодня, пока вы производили эту операцию, всю Европу обшарил. Только и слышно по всем станциям: "Москау, Москау..." Все время марши передают. Одна голая пропаганда.
- Ты все-таки пошарь.
- Пошарю.
Миша покорно открыл фибровый чемоданчик, вынул из него передаточный ключ, надел наушники и стал крутить ручку настройки. В этом потертом, стареньком фибровом чемоданчике помещалась рация.
- Сильные разряды, - сказал Миша после некоторого молчания. - Видать, меняется погода. Мороз идет... Турки из Анкары дают джазовую музыку. Больше им нечего делать!.. А это, кажись, Каир. Кто-то шпарит по-египетски. Не поймешь что... Теперь - итальянцы. Опять марш. Дались им эти марши! Делать нечего.
- Ты лучше Берлин найди, - пробормотал Дружинин.
Миша покрутил винтики.
- Опять Гитлер треплется, - сказал он через некоторое время, сморщившись, как от зубной боли. - Третий раз за последнюю неделю. Как собака лает: гав, гав, гав... "Москау, Москау..."
- Пусть он идет к черту, надоело! - махнул карандашом Дружинин.
- Сейчас Бухарест поищу... Вот он, Бухарест!
- А ну-ка, давай, что там сообщает Антонеску.
- Тише! - сказал Миша, поднимая руку. - На русском языке.
- Что? - спросил Дружинин.
- Рвут и мечут.
- Ага, дошло! Подробности сообщают?
- Не сообщают.
- Ничего, мы этих фашистских мерзавцев доведем до кровавого пота! сказал Дружинин сквозь зубы и хрустнул переплетенными пальцами. - Будут они знать, как топтать нашу землю!
